16
содержание произведения. В зрительном зале волнуются
за Дездемону, вскрикивают, когда умирает Ромео и оживает Джульетта...
СУРОВАЯ
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Пьеса выбрана. Вы остались с ней наедине. Вы должны
полюбить ее, сродниться с ней, бороться с ее недостатками — конечно, она
хороша, интересна, но может быть еще лучше, еще интересней! Василий Григорьевич
Сахновский утверждал, что у режиссера самый счастливый период работы — работа в
одиночестве. "Истинная режиссура — в одиночестве", — повторял он
неоднократно. Это время, когда рождается замысел, когда вы ждете той минуты,
когда начинаете видеть будущее произведение, созданное вашей фантазией. В эти
минуты вы не ограничиваете себя ничем — можете пригласить хоть Ермолову или
Евстигнеева, макет будет создавать Петров-Водкин, музыку напишет Шнитке, смета
не ограничена!
Однажды на заседании кафедры режиссуры, в разговорах,
когда мастера часто отходили от обсуждения вопросов обучения, один из самых
рассудительных и одновременно самых романтичных режиссеров Алексей Дмитриевич
Попов в полемике, не помню, по какому вопросу, сказал: "Спектакль — это
кладбище замы-слов". Наступила большая пауза. И с ним согласились Б. Е.
Захава, Ф. Н. Каверин и сам Сахновский. И тем не менее, рождение своего
ребенка, оглашающего мир первыми криками, — истинное, ни с чем не сравнимое
счастье!
Ставить можно лишь ту пьесу, которую вы должны ставить
по каким-либо, известным лишь вам, личным соображениям. Они могут быть сугубо
личными, глобально политическими, углубленно психологическими, могут быть
вызваны влюбленностью в творчество автора — какими угодно, но очень близкими
вам. Георгий Александрович Товстоногов, о чем написала его помощница по
литературной части Дина Шварц, утверждал: "Надо ставить такие вещи, мимо
которых нельзя пройти. Тебе лично. Только это может взволновать других, что
интересно тебе лично".
Когда я работал в Театре им. Гоголя, меня слишком
часто спрашивали актеры (старшего возраста), критики и особенно начальство:
"Почему вы не ставите "Ревизора"? Ваш театр носит имя великого
пи-
17
сателя..." Я отговаривался шутками: "Театр
имени Маяковского не ставит Маяковского, Театр имени Пушкина не ставит Пушкина,
если я поставлю Гоголя, то нарушу профессиональную этику". На самом деле,
я просто не понимал, как, во имя чего ставить "Ревизора", видел
провал и Театра сатиры, и МХАТа, к ним на спектакли ходили лишь школьники. Меня
ничего не взволновало, был только общехрестоматийный страх и т. д. И вдруг
случайно, когда я уже ушел из театра, я наткнулся на крохотную заметку в
"Литературной газете" за 26 февраля 1992 г.: