«Все его привычки поведения, которые вызвали прозвище Иудушки, крово­пийцы и т. д., — нужно объяснить жизнью человека Такой человек!

Ни на мгновение не может усомниться в негативности хотя бы одного како­го-нибудь своего поступка. В результате: апостол безнравственности.

Знает ... ненависть и постель (похоть).

Не знает сомнений, рефлексии, двусмыслия.

Ну, вот теперь-то можно и добить, доуничтожить.

1.  - относительность всего ко всему и между собой.

2.  — причина - Бог и мы его проводники.

3.  Бог наталкивает на то, что не все так просто и легко».

Но этот Апостол безнравственности живет с чувством, что его под­стерегает

«Постоянная опасность».

И думает поэтому

«Не как защититься, а как напасть».

Поэтому каждое событие, грозящее изменениями его налаженному быту, воспринимает как нападение и угрозу. Сообщение о рождении его сына от Евпраксии — Владимира комментируется артистом так:

«Ребенка придумали, а теперь еще используют его, сволочи».

В потоке всполохов самых разных мыслей ни одной, вырывающей­ся из замкнутого крута: ребенок — попытка поймать меня в капкан. Ни одного проблеска отцовской гордости, отцовского чувства, знакомого и зверю. Только боязнь за себя, за свой образ мира, за привычную ру­тину заведенного порядка, который младенец нарушает самым бесце­ремонным образом:

«Дети — это ловушка.

Я знаю — они решили использовать случай...

Не нужно отбояриваться.

Она — Улита — виновата. Требовать от нее ответа. Признайся, это заговор.

Светло и уверенно смотрю на Улиту».

И рядом дает комментарий уже не с точки зрения Иудушки, а со сто­роны:

«Рождение Володьки нарушает ход всей его жизни. Ход связей. Он рвется в абсолютную свободу, не заметив, как вырвался в пустоту.

Жлоб с отмороженными глазами. Только я, только мне, и только».

Вообще, в работе над этой ролью постоянный прием Смоктунов­ского - оценка людей и событий с разных точек зрения: «изнутри» персонажа и со стороны. Причем дальность дистанции «со стороны» также бесконечно варьируется. Любопытно, что и для Додина ключом к работе над «Головлевыми» стала возможность «смены точки зрения»: «...на репетициях „Господ Головлевых" было очень трудно с первым ак­том, мучительно трудно. Я начал бродить по залу, сел где-то на послед­нем ряду, сбоку, то есть сменил точку зрения... Я ушел с этого прокля­того режиссерского места, где всегда одна точка зрения, буквально одна точка зрения, физически, но она и психологически часто одна...». Первый раз в выяснениях по поводу новорожденного сына Иудушка борется с кем-то, кто сражаться заведомо не может, борется скорее со зна­ком (младенец на сцене не появляется), чем с реальным существом. И сам не замечая, что, обрывая одну за одной все человеческие привязанности, он теряет связь с жизнью вокруг: как если представить себе сумасшедшую марионетку, обрывающую одну за одной нити с рук, ног, головы, а потом бесформенной кучей оседающую на сцене, лишенную поддержки: