Добро пожаловать на неОфициальный сайт молодой талантливой актрисы Екатерины Федуловой! Если
записи первых двух разделов фиксируют привычный способ восприятия
художественного образа, дистанцию, с которой мы воспринимаем его, то третья
группа к традиционным двум измерениям восприятия героя литературного
произведения добавляет еще одно. В записях артиста зафиксирован непостижимый
момент слияния актера и образа. Слияния, недоступного не читателю и зрителю,
но и самому автору пьесы или романа. В его заметках отражен момент
возникновения «человеко-образа», момент, когда актер и персонаж становятся
единым целым. Смоктуновский воспринимает своего героя уже не со стороны, а изнутри, сливается с ним. Начинает оценивать ситуации пьесы, поступки других
персонажей с точки зрения своего героя. Появляется то самое «Я», когда актер становится Иудушкой, Федором,
Ивановым. На
полях сцены Федора с Годуновым: «Это моя боль, боль и доброта». Уже не
от себя-актера, но от себя-Федора. Этот
момент превращения, возникновение «Я» по отношению к герою, похожий на
невообразимое пересечение где-то в головокружительных пространствах двух
параллельных прямых, зафиксирован в строчках на полях тетрадей. Не
рефлексируя и не ставя это задачей, артист вдруг меняет привычное «он» на «я».
Меняет глаголы третьего лица на первое лицо. И уже любит, страдает, мучается,
ненавидит и тоскует не герой, но
то самое странное «Я», образованное из слияния артиста и образа. Когда-то
Немирович-Данченко сказал, что весь великий, им со Станиславским созданный
театр, вся работа его, только на то и нужна,
чтобы в какие-то моменты Тарасова — Анна Каренина в мучительной растерянности повторяла:
«Что мне делать, Аннушка, что мне делать?». Кажется, что весь мучительный
репетиционный процесс, все поиски и споры, все десять тысяч вопросов и бессонные ночи, когда в голове
повторяется одна и та же сцена, реплика,
фраза, — вся эта громада труда, упорства, самомучительства нужна как раз
для этого момента, когда исчезает граница между собой и ролью, когда слезы и
боль персонажа кажутся своими, когда нет ничего естественнее, чем искренне пожалеть
увозимый маменькой в Погорелку тарантас или скорчиться от стыда за свои седые
виски и жениховский фрак. Создавая
своего Бессеменова, Евгений Лебедев «проживет» чувствами старшины малярного
цеха, увидит его глазами все повороты горьковской истории распада одной семьи.
А вот в актерских тетрадях актера-режиссера Мейерхольда «Я» не возникнет ни
разу. Царь Федор и принц Арагонский, Треплев и Мальволио — все эти они
останутся для артиста персонажами, увиденными со стороны. |