— Значит,—
говорил я,— бисеринки вдохновения
хранятся в нас самих, а не попадают к нам в душу извне, не слетают свыше, от
Аполлона? Значит, они, так сказать, повторного, а не первичного происхождения?
— Не знаю! —
уклонился от ответа Аркадий Николаевич.—
Вопросы подсознания — не моего ума дело.
Кроме того, не будем убивать таинственность, которой мы привыкли окружать
минуты вдохновения. Таинственность красива и дразнит творчество.
— Но не все же, что мы переживаем на сцене,
вторичного происхождения? Ведь переживаем же мы и в первый раз? Вот я и хотел
бы знать: хорошо или нет, когда к нам на сцену впервые врываются чувствования,
которых мы никогда не испытали в подлинной жизни? — приставал я.
— Смотря какие,—
сказал Торцов.— Вот, например, допустим,
что вы играете Гамлета, что вы в последнем акте бросаетесь со шпагой на вашего
товарища Шустова, играющего короля, и что вы в первый раз в жизни ощутили
неведомую вам до того, непреодолимую жажду крови. Допустим далее, что шпага
окажется тупой, бутафорской и что дело обойдется без крови, но может произойти
отвратительная драка, благодаря которой придется раньше времени задернуть
занавес и составлять протокол. Полезно ли для спектакля, если артист отдается
такому первичному чувству и доходит до такого «вдохновения»?
— Значит, первичные чувства не желательны? — хотел я понять.
— Напротив, очень желательны,— успокаивал меня Аркадий Николаевич.— Они непосредственны, сильны, красочны, но только проявляются на
подмостках не так, как вам представляется, то есть не длинными периодами в
целый акт. Первичные чувствования вспыхивают на моменты и вкрапливаются в роль
отдельными эпизодами. В этом виде они в высокой степени желательны на сцене, и
я их от всей души приветствую. Пусть они чаще являются к нам и обостряют истину
страстей, которую мы больше всего ценим в творчестве. Неожиданность, которая
скрыта в первичных чувствованиях, таит в себе неотразимую для артиста
возбудительную силу.
Одно
досадно: не мы владеем моментами первичного переживания, а они владеют нами;
поэтому нам ничего не остается, как предоставить вопрос о них самой природе и
сказать себе: если первичные чувствования могут зарождаться — пусть сами являются, когда им это нужно,
лишь бы только они не шли вразрез с пьесой и ролью.
— Значит, мы бессильны в вопросах подсознания и
вдохновения! — воскликнул я упавшим
голосом.