«Прожить все долгое прощание с сыном».

Пронзительное осознание разрыва с сыном дано встык с ерничес­ким:

«Продолжим комедию отца с сыном — т. е. все порвано».

На полях разговора о причинах приезда пометка:

«Но нюх-то мне говорит, что что-то совсем другое — дурное, скверное, непотребное».

И следом признание Петеньки: «Я, папенька, казенные деньги про­играл». Комментарий:

«Вот оно!

Нравственное, как брезгливость».

Оправдываются худшие прогнозы. Приехал шантажировать, чтобы покрыть свою нечистоплотность. Что же делать? «На дрянные дела у меня денег нет, нет и нет».

И тут неожиданный бунт сына: «Знаю, знаю. Много у вас на языке слов». Реакция Иудушки:

«Ну и ну, — оскорблен. Испуг».

Но эта простая реакция немедленно переводится в идеологический «высокий» план, поднимается на принципиальную высоту:

«Это не слова - это жизнь, принцип, молитва, Мышкин, Бог! Другого не будет».

Вопрос, таким образом, решительно переосмысляется и перено­сится в другую плоскость. Речь идет не о трех тысячах рублей казен­ных денег, которые проиграл сын и которые Иудушке жаль за сына платить. Но речь идет о высоких принципах, основах мироустройст­ва головлевского семейства, на которые бесцеремонно посягает сын. Однако интересны в этой фразе «символы веры», которые выписыва­ет артист: «жизнь, принцип, молитва, Мышкин, Бог!». Наиболее ин­тригующим в этом ряду, конечно, оказывается Мышкин. Не имея ни­какого отношения к щедринскому персонажу, Мышкин, безусловно, относится к важнейшим «символам веры» самого Смоктуновского. Роль-талисман, роль-стержень, центральное переживание творче­ской жизни, — возникает по той же логике, как ранее появилось 9-е мая. Слияние артиста с образом — процесс всякий раз индивидуальный, интимный, взгляду со стороны почти не открывающийся. «Я» в обра­щении к образу в тетрадке Иудушки появляется с первой же страницы. И ни в одной роли до того не встречалось такого количества поме­ток с индивидуальными образами самого артиста, которые он отда­вал своему герою.

В статье о «Господах Головлевых» близко знавший Смоктуновского критик и заведующий литературной частью МХАТа Анатолий Смелянский напишет об Иудушке: «Будучи много лет свидетелем и „объектом" речевой манеры Смоктуновского, мoгy предположить, что в Головлеве, как, вероятно, во всяком великом и бесстрашном актерском создании он прояснял и свою собственную природу». Анализ записей актер­ских тетрадок это предположение подтверждает: близость с образом, возникшая буквально с самого начала репетиций, позволяла артисту гораздо шире, чем в остальных случаях, «делиться» со своим персона­жем собственным душевным запасом. Так, выписывая реакцию Иудуш­ки на поведение сына: